Евгений Онегин




LIV.



 



Два дня ему казались новы



Уединенные поля,



Прохлада сумрачной дубровы,



Журчанье тихого ручья;



На третий роща, холм и поле



Его не занимали боле;



Потом уж наводили сон;



Потом увидел ясно он,



Что и в деревне скука та же,



Хоть нет ни улиц, ни дворцов,



Ни карт, ни балов, ни стихов.



Хандра ждала его на страже,



И бегала за ним она,



Как тень иль верная жена.



 



 



LV.



 



Я был рожден для жизни мирной,



Для деревенской тишины:



В глуши звучнее голос лирный,



Живее творческие сны.



Досугам посвятясь невинным,



Брожу над озером пустынным,



И far niente мой закон.



Я каждым утром пробужден



Для сладкой неги и свободы:



Читаю мало, долго сплю,



Летучей славы не ловлю.



Не так ли я в былые годы



Провел в бездействии, в тени



Мои счастливейшие дни?



 



 



LVI.



 



Цветы, любовь, деревня, праздность,



Поля! я предан вам душой.



Всегда я рад заметить разность



Между Онегиным и мной,



Чтобы насмешливый читатель



Или какой‑нибудь издатель



Замысловатой клеветы,



Сличая здесь мои черты,



Не повторял потом безбожно,



Что намарал я свой портрет,



Как Байрон, гордости поэт,



Как будто нам уж невозможно



Писать поэмы о другом,



Как только о себе самом.



 



 



LVII.



 



Замечу кстати: все поэты ‑



Любви мечтательной друзья.



Бывало, милые предметы



Мне снились, и душа моя



Их образ тайный сохранила;



Их после Муза оживила:



Так я, беспечен, воспевал



И деву гор, мой идеал,



И пленниц берегов Салгира.



Теперь от вас, мои друзья,



Вопрос нередко слышу я:



"O ком твоя вздыхает лира?



Кому, в толпе ревнивых дев,



Ты посвятил ее напев?



 



 



LVIII.



 



Чей взор, волнуя вдохновенье,



Умильной лаской наградил



Твое задумчивое пенье?



Кого твой стих боготворил?"



И, други, никого, ей‑богу!



Любви безумную тревогу



Я безотрадно испытал.



Блажен, кто с нею сочетал



Горячку рифм: он тем удвоил



Поэзии священный бред,



Петрарке шествуя вослед,



А муки сердца успокоил,



Поймал и славу между тем;



Но я, любя, был глуп и нем.



 



 



LIX.



 



Прошла любовь, явилась Муза,



И прояснился темный ум.



Свободен, вновь ищу союза



Волшебных звуков, чувств и дум;



Пишу, и сердце не тоскует,



Перо, забывшись, не рисует,